Высочайший класс выдающегося мастера.
10 марта 2018 года исполнилась моя заветная мечта: мне посчастливилось побывать на мастер-классе моего любимого дирижёра – маэстро Курентзиса. По моей интернетской отсталости я, к глубокому моему сожалению, слишком поздно узнаю о проходящих в Москве встречах и репетициях маэстро, да, вероятно, не на все из них смог бы попасть, если б даже и знал о них заранее. А тут выпало удобное время между службами, и сам маэстро накануне любезно предоставил мне пригласительный билет в переполненный Рахманиновский зал.
Встреченый радостными аплодисментами Курентзис в кратеньком вступлении предупредил, что цель его мастер-класса не научить чему-либо студентов за отведённые каждому из них несколько десятков минут, а показать – зачем вообще нужен дирижёр, и как он психически может повлиять на исполняемую музыку, а музыка – на него самого.
Первым на дирижёрский подиум между двумя роялями, заменявшими оркестр, вышел Джереми Уолкер – лысоватый, смущённо улыбающийся человек на исходе студенческого возраста. Жаль, что не объявляли, на каком курсе консерватории (или аспирантуры) и в чьём классе он обучается. Сначала, как и полагается в подобных случаях, он продирижировал приготовленным отрывком из симфонии Чайковского, продемонстрировав свою интерпретацию. Впрочем, «своего» там как раз было не очень-то много. По-ученически старательно, с застывшей маской на лице, Уолкер вырисовывал в воздухе дирижёрские схемы, аккуратно показывая нужные вступления инструментов или выделяя мелодии, звучащие в разных голосах. Непонятно, почему именно его выбрал для занятий маэстро. Уж слишком схематичным для студента лучшей в стране консерватории было его весьма примитивное дирижирование! Особенно заметна стала его беспомощность, когда он пытался повторять блестящие показы Курентзиса. Конечно, бессмысленно сравнивать несопоставимый уровень прославленного маэстро с первыми шагами ещё неоперившихся школяров. Но я опасаюсь, что и кое-кто из именитых профессионалов мог бы иметь довольно бледный вид рядом с искромётным и изобретательным потоком творческих идей, обильно изливавшихся из душевной сокровищницы Теодора. Безусловно, это было следствием его огромной подготовительной работы над партитурой. Но ведь и студенты не собирались читать её «с листа». Они обязаны были выучить её со своими преподавателями – что называется – «назубок»! Думается, что дело всё-таки не в доскональном знании партитуры, хотя это условие необходимое, но – как говорят математики – недостаточное.
Главное же – та музыка, которая при изучении партитуры возникает в душе дирижёра, переполняет её и требует излияния в пластике рук и всего тела, в мимике лица и в выражении глаз. Главное – в излучении той энергии, которая выплёскивается через резкий поворот корпуса или концентрируется в крепко сжатом кулаке, умиротворённо растворяется в опущенных руках и вновь взвихревается их импульсивным взмахом, вдохновляя своим творческим горением музыкантов оркестра и воспламеняя через них души слушателей. Именно это и стало основным содержанием мастер-класса.
Маэстро терпеливо показывал, как долго и тщательно можно (и нужно!) работать над каждой парой тактов, кропотливо добиваясь наполнения их живой музыкой. Особенно ярко выглядел его показ при сравнении с пародийной демонстрацией («от противного») антимузыкального бездумного шаблона, превращающего те же такты в дежурный проходной эпизод. Причём, маэстро преподносил это с таким неподражаемым юмором, что весь зал заливался смехом.
Надо отметить, что Теодор умеет создавать в аудитории очень тёплую и доброжелательную атмосферу, располагающую к открытому эмоциональному обмену. В его отношении к пришедшим студентам не подчёркивалась дистанция между мэтром и подмастерьями, не проскальзывало никакого превозношения или барского покровительства, а чувствовалось искреннее желание любящего отца передать свой жизненный опыт ещё не слишком искушённым детям.
Невероятно увлекательно было следить за яркими показами Теодора, за прихотливыми агогическими колебаниями, за тонкой и нежной нюансировкой, за взрывной импульсивностью и потрясающей экспрессией мощных крещендо.
Какие ёмкие звуковые образы возникали из его волшебных рук! Как щедро делился он секретами управления временем внутри такта! Как тщательно разъяснял тончайшие оттенки исполнения, предлагая рассмотрение трудноуловимых деталей в замедленном темпе! Как заботливо брал он в свои руки кисти учеников, переливая в них собственную пластическую энергию! Как неустанно раз за разом добивался он приближения к желанному результату! Удивительно, что при этом новое повторение не становилось копией предыдущего, но каждый раз чем-то отличалось от него. Неизъяснимым наслаждением было наблюдать, как маэстро вновь и вновь зримо лепит своей несравненной пластикой трепетные музыкальные образы, оживающие на наших глазах.
Да простят меня поклонники П.И.Чайковского, но его музыка до сих пор трогала меня не слишком глубоко: она казалась мне чрезмерно сентиментальной, чуть ли не слащавой. И я благодарен Теодору, что за эти несколько часов он смог выявить её глубину и многослойность, смог совершенно перевернуть моё представление о ней. Это ценнейшее свойство настоящего музыканта, способного по-новому взглянуть самому и открыть глаза другим на всем известное художественное явление.
Тем более было досадно, что избранные студенты оказались недостаточно восприимчивы к усилиям маэстро раскрыть перед ними живую красоту, заключённую в партитуре. Мне показалось, что музыка так и не проникла в душу Джереми, не наполнила её изнутри. А из пустого сосуда ничего излиться не может! Коль душа не запела, никакие технические приёмы не помогут. К концу занятия возникло странное ощущение, что энергичный учитель выглядит гораздо моложе своего безвольного ученика!
Вторая студентка – Даяна Гофман – всем своим решительным видом старалась доказать, что женщины могут быть дирижёрами не хуже мужчин. В её жестковатой манере дирижирования несомненно проявлялась твёрдая воля, чувствовался некий эмоциональный императив и уверенная напористость этакого Караяна в девичьем обличьи. Может быть из-за того, что ей, несмотря на трогательные косички, хотелось больше походить на задиристого мальчишку, её движения были излишне угловаты. В них не хватало мягкости линий, не хватало воздуха. Эта хрупкая девчушка держалась серьёзно и независимо и порой пыталась спорить с маэстро, отстаивая свою точку зрения, чем, видимо, расположила к себе Теодора. Но и у Даяны вся музыка звучала снаружи. Она оформлялась продуманными и отработанными жестами, но, к сожалению, не изливалась изнутри. Надо отдать стойкой девушке должное: она сама прекрасно чувствовала это и не раз в безуспешных попытках присвоить ускользающую красоту – беспомощно разводила руками. Маэстро учил её избегать бессмысленных «отмашек», стараться услышать музыку в себе и передать это слышание другим. Он признавался, что и сам любит порой «поддать жару», широко размахивая руками. Но бывают моменты, когда дирижёру надо не изображать музыку, а говорить с музыкантами «от сердца к сердцу», всем своим видом побуждая их самих творить красоту вместе с дирижёром, даже и не понимая, как им это удаётся. Это было похоже на настоящее волшебство. Маэстро практически прекратил дирижировать, и только взгляд, гипнотически устремлённый на концертмейстеров, красноречиво выражал его намерения, которые они улавливали на удивление чутко и совершенно синхронно!
Нельзя не сказать слов благодарности в адрес этих замечательных пианистов, заменявших своей игрой отсутствовавший оркестр. Удивительно, как чутко они реагировали на малейшие мановения рук маэстро, на лёгкий наклон головы и вскользь брошенный взгляд. Благодаря им, временами возникало чудесное ощущение, что звуки волшебным образом материализуются непосредственно из под пальцев дирижёра, воплощая тончайшие отзвуки нездешнего – ангельского – мира!
К сожалению, объяснения маэстро и ответы его подопечных в гулкой акустике Рахманиновского зала не всегда были отчётливо слышны. Но и без них показы Курентзиса были настолько выразительны, настолько убедительны, что не нуждались в дополнительных словах.
Пушкин писал в своих заметках, сколь велико наслаждение следовать за мыслями великого человека. А я, сидя в зале, подумал, что не меньшее наслаждение - следовать за звуками, рождающимися в душе великого музыканта. Можно только позавидовать студентам, удостоившихся внимания выдающегося мастера. Какое счастье – иметь такого учителя и пользоваться его дивными советами! Как упоительны были эти часы погружения в творческий процесс поисков и находок художественных средств звукового и пластического воплощения музыкального замысла! Как увлекательно было проникновение на дирижёрскую кухню, где готовятся столь изысканные музыкальные блюда и деликатесы! Положа руку на сердце, могу признаться, что этот мастер-класс стал для меня настоящим потрясением и одним из ярчайших художественных впечатлений всего прошедшего года.
Три часа пролетели, как один миг. Впереди ещё ожидалось занятие с третьим участником – Дмитрием Матвиенко. Однако, как ни жаль мне было покидать радостную атмосферу художественного творчества, как ни жаль было отрываться от животворного музыкального источника, но наступала пора перехода к иному – духовному – источнику храмового богослужения. Пора было спешить ко всенощной Крестопоклонной недели. Некоторым утешением служило то, что в течение всего мастер-класса тремя профессиональными камерами велась непрерывная видеосъёмка. И оставалась надежда, что из этой съёмки впоследствии смонтируется видеофильм, который можно будет каким-то образом купить или скачать в интернете. Не пропустить бы только его появление. Это станет настоящим подарком для всех ценителей творчества Курентзиса. Побольше бы таких подарков!
Неделя Крестопоклонная, 11 марта 2018 года.